Fall Out Boy

Тепло на руках, холод в сердце…
M@REBLOOD 16.09.07.

По плечам, сползая вниз, растекался холод, точно в венах лед. Он откинул голову назад, прижался спиной к стене и попытался подогнуть ноги под себя. Глупая попытка. Ноги налились свинцом. С изгиба колена были порезаны вены. Оригинально. Очень оригинально. Превзошел сам себя. А как же он мог обделить своим вниманием собственные руки, аккуратно надрезанные с изгиба локтя и прямо около кистей? Это было бы жестоко, эгоистично. Глаза закрыты, губы плотно сжаты. Он даже не давал вздохнуть самому себе – это означало бы, что он хочет вновь уцепиться за нее, вновь хочет свернуть с этого, давно проложенного пути. Вздохнуть – значит дать себе шанс. Нет, никогда…
Она скользнула пальцами по клавишам рояля. Да, она не играла – скользила, и музыка, увлекаемая воле ее пальцев, проникала в сознание двух людей, растекалась холодом по его плечам и теплом по ее щекам. Руки были перебинтованы, но сквозь девственно-белый материал просачивалось что-то красное, капало на клавиши, добавляя в ее музыкальное творение что-то неистовое, нечто новое, закрадывающееся в самые потайные уголки мозга. В этом чувствовалась сила. Превозмогая боль, она продолжала играть. Все потому, что он попросил ее об этом. Она не могла отказать. Пальцы едва поспевали за мелодией, дрожали, точно в агонии. Угроза не выдержать, поднять и не опустить руки на клавиши, заставляла ее забывать обо всем. О том, что сейчас за окном дождь. Стихия позволила вступить в права в полной мере своих возможностей. О том, что он играет со своим организмом. Кажется, это звучало примерно так:
«Я беру реванш над госпожой».
Моя госпожа…странно. Он ненавидел ее. Он считал ее злом. Он говорил, что она отняла у него все. Осталось добраться только до него самого, до его внутренностей, которые изуродовало отчаяние, которые деформировала боль, которые могли оказаться ненужными из-за своих недостатков. Нет, он говорил, что жизнь заберет все, сполна оплатит долг за все то хорошее, что было в последствии также беспощадно отнято. Он ненавидел жизнь.
Глаза были закрыты, но он видел. Естественно с ним жестоко играло воображение, подобно тому, как он играл со своим телом. Перед глазами только призрачный аналог настоящего, истинного изображения, истинной картинки. На нем были только брюки. Было холодно. Смысл слова двоичный. Второй подходил как нельзя лучше. Пламя, терзающее, кромсающее все существо на отдельные кусочки, нож, проведенный вдоль позвоночника, огонь. А затем холод, как освобождение от этих адски приятных страданий, мучений. Как наркотик, действие которого могло длиться вечно.
Вечность.
Infinity On High.
Просто совпадение? Или может быть заранее обдуманный план действий? Разве это важно? Разве это важно, какой смысл он вложил в это название? Какой смысл доказывать людям, внушать им, что ты не такой как они? Что ты лучше. Что ты хуже. Что ты вообще не считаешь себя представителем общества. Что ты считаешь себя отдельным творением кого-то, кто придумал тебя забавы ради, а теперь строит козни, наблюдая за твоей реакцией. Сбрасывает тебя в бездну, опрокидывает вниз, со смехом наблюдая за твоими попытками вновь взобраться на вершину Эвереста, преследуя цель, о существовании которой знаешь только ты, и о которой он только догадывается. Разве в этом есть смысл? Нет. Отсутствия смысла во всех поступках – главный козырь в твоих руках, оружие против него и его воли. Прервать представление, уйти в тень, стать самой тенью, повернуть сюжет в то направление, в которое хочешь ты сам. Это взбесит твоего маленького друга, который выдумал тебя, который слепо надеялся издеваться над тобой столько, сколько пожелает он. Столько, сколько посчитает нужным твой маленький хозяин, твой маленький господин. Каково это на восприятие, когда марионетка берет верх над тем, кто когда-то дергал ее за веревочки, со временем ради остроты ощущений, взмахивая ножницами над той или иной веревочкой…Заставляя тебя понервничать, заставляя тебя взмолиться, опуститься ниже, преклоняя колено. Заставляя тебя страдать. Срок годности вышел. Пора создать новую игрушку. Старой требуется только одно – минута собственно-дозволенной слабости и свободы. Достаточно для ликвидации. Нажать Delete.
Вечность.
Забудь это слово, если ты жив. Тебе не видать ничего вечного, как своих ушей. В твоей жизни понятия вечности, воплощенной в жизнь, не будет. Может, люди говорят о каком-то человеке, утверждая, что его имя будет срываться с губ поколений вечно? Сократ, Архимед, Аристотель, Гомер…список можно продолжать до…бесконечности? Нет, люди не звезды. Их можно пересчитать, достаточно желания. Пересчитать можно и звезды. Их очень много. Но их число не зашкаливает до бесконечности. И их жизнь не вечна – они сгорают. Точно свечи, их пламя со временем гаснет, они падают вниз, падают на землю, взрываются и победной вспышкой остаются в памяти буквально на тот же период времени, сколько длилась их кончина. Звезда, ее луч света угасает и ты больше не будешь наблюдать за горизонтом, надеясь увидеть ее вновь, потому что знаешь – она была не вечна. Слава, богатство, счастье и антонимы этих слов – не вечны. Твои родители, твои близкие, твои родственники, твои друзья, твои знакомые. И ты сам. Люди и события. Ничто не вечно. Никто не вечен.
Она наклонялась вперед. Ее захлестывали чувства. Она играла. Нет, пальцы онемели. Но она играла. Каплями, которые стекали с рук, каплями стекающими со щек. Черные тени потекли, черные волосы, небрежно разбросаны по спине, ниспадая по плечам. Белое платье, разорванное от колен до бедра, становилось второй кожей. Тонкая ткань, практически прозрачная…
Она не смотрела на него. Ей нельзя отвлекаться. Недопустимо. Мелодия в самом начале падала вниз, достигая нижнего уровня эмоций, заставляя задуматься над чем-то важным, заставляя дышать все чаще. Заставляя задуматься над чем-то важным, но не вечным. Как говорилось выше – вечность только растяжимое понятие. Известно было только одно. Он и она поняли это только сейчас. Самое сильное проявление этого понятия принадлежало не кому иному. Смерти. Она вечна. Она – сама вечность. И именно она снизошла, соизволила взять под крыло своего авторитета, подарить, единственное человеческое чувство. Имя этому чувству – любовь.
Можешь возразить – антоним любви также вечен. Также призрачно вечен, также накрыт крылом смерти. Ненависть. Нет. Смерть приходит. Она вдыхает в тебя пустоту, забирая все чувства. Освобождая тебя от них. Забирает, расправляет твои крылья за тебя, любовно подталкивает, побуждая к попытке полета. Ты не можешь думать в этот момент ни о чем. Ненависть? Возможно. Но ты прощаешь и отпускаешь. Потому что в эти секунды понимаешь – больше ты ничего и никого не увидишь. Все, что было злом – больше не напомнит о себе. Это было неотъемлемой частью жизни. А теперь она покидает тебя. Неохотно опускает руки, скрипит челюстями, когтями от досады, теряя тебя. Она уступает, как рассвет уступает закату. Только этот закат будет последним, на который ты явишься. А затем он…вечен. Именно. Вечность. Вечность. Вечность. Наконец-то ты понял, что это такое. В эти секунды, когда смерть шепчет тебе на ухо, добиваясь добровольного согласия на свидание при закате, ты прощаешь. Ты вспоминаешь всех и все. Любя. Вот что остается при тебе. Любовь и память о том, что было. И чего больше никогда не будет. И именно в этот момент, именно тогда ты понимаешь. Ты сильнее всех. Ты сильнее своего маленького господина. Потому что ты нашел в себе силу добровольно станцевать над пропастью вместе со смертью. Ты просто не смотрел вниз.
Она пыталась играть медленней. Она тянула время, потому что семь с лишним минут слишком мало. Но как это возможно, тянуть время, если мелодия исступленно вырывается за границы, ей дозволенной. Она благодарила Бога, так как мелодия начала замедляться, постепенно, неспешно затихая, замолкая, проявляя уважение к тишине. К молчанию. К музыке без нот и слов. Музыке дождя. Часть песни, часть мелодии, точно бешеная пляска пламени, терзающей с минуту назад его тело, сменилась на умиротворяющую мелодию. Капли дождя. Ветер бился в окно, пытаясь выбить стекла. Мелодия пыталась вернуть себе прежний темп, прежнюю власть над сознанием. Но дождь заглушал ее, подавлял все попытки. Дождь.
Капли. Капли. Капли.
Пит слегка качнул головой. За окном послышался мощный раскат грома, стекло зазвенело. Сверкнула молния, переливаясь множественными бликами в осколках стекла. Окно не выдержало. Ветер ворвался в просторную комнату, своим дыханием заполонив все свободное пространство. Черные шторы, точно паруса взмыли к потолку, развиваясь, подхватываемые порывами. Осколки стекла печально замолкли, несколько секунд назад отпевая последнюю мелодию первой части песни. Ветер камнем упал на рояль, разворошил волосы Эми, запуская свои холодные руки под ее платье, ворвался в ее губы, что-то злобно прошипел на ухо. Затем, сделав круг, он скользнул по полу.
Пит машинально открыл глаза. Эми точно почувствовала это, указательными пальцами начала наигрывать спокойную, лирическую мелодию. Эта мелодия была ее частью. Частью того, что она хотела передать ему, чтобы он понял, насколько близки они были. Пит ничего не ощущал. Пытался прочувствовать мелодию.
Эми вскинула глаза на проем окна. Дождь, подобно ветру ворвался в мелодию. Он стал дирижером. Он начал направлять музыку в противоположную сторону той, куда направляла ее она. Это было соло. Она хотела исполнить это сама, без чьей-либо посторонней помощи или постороннего вмешательства. Она никогда бы не позволила так бесцеремонно изменить стиль исполнения. Дождь. Раскаты грома. Молнии. Четкие переливы воды, стекающей с крыши, падающие на землю многочисленные капли. Шорох. Шепот дождя. Лирика. Удивительное сочетание звуков природы, стихии и звуков рояля. И она позволила.
Позволила исполнить песню дуэтом.
Пит хотел вновь закрыть глаза. Но он продолжал следить за ветром. Он даже не понимал, что это ветер. Казалось, это змея скользит своим склизким телом по белым плитам пола. Вильнула влево, резко и необузданно вздохнув, вильнула вправо, чуть медленней и осторожно, как будто повернув голову на бок, всматриваясь в его зрачки. Пит скосил глаза на свои руки. Кровь. Вот, что привлекло ее. Инстинкт. Зов плоти.
Эми не останавливалась ни на миг. К рукам вернулась чуткость, она вновь ощущала под пальцами клавиши. Кровь на ладонях, раны саднили – все это усиливало ее желание продолжать играть для него. Стихия осталась довольна ново созданным дуэтом, в знак этого время, от времени подбадривая девушку раскатами грома. Ее сердце при каждом раскате замирало, но это ни чуть не отвлекало ее от игры. Наоборот. Помогало. Прочувствовать еще сильнее, сделать эту ночь незабываемой. Как он…нет, не думай, продолжай играть. Ты же знаешь, насколько это важно для него.
Пит непонимающе сдвинул брови. Его слух был идеально натренирован. Точно нюх у собаки. Он понимал, какие чувства хотела передать ему Ли, но сопротивлялся их появлению. Осознанно. Он опустил подбородок на грудь, исподлобья отвечая ничего не излучающим взглядом на хладнокровный пресмыкающегося. Змея оскалила клыки, приблизившись к его левой ноге. Пит уже ясно ощущал - змея скользила по его ноге, извиваясь, холодная чешуя неприятно покалывала кожу, раздвоенный язык щекотал участок кожицы под коленкой. Там был порез. Вскрыта вена. Кровь. Пит лежал в луже крови, словно в постели, накрытой шелковым, красным покрывалом. Теплая кровь, холодное сердце – в итоге пустота. Он расправил плечи, откидывая голову назад вновь, улыбаясь. От этого прикосновения, постукивания раздвоенным языком, он пребывал в блаженстве. Он на волосок от смерти, змея в любой момент может вонзить свои клыки и впрыснуть в его кровь яд. Но в этом-то и вся суть его, казалось неоткуда взявшегося, блаженства. Смерть играет с ним, но не столь жестоко, как это делала жизнь. Глупо. Кровь стекает на пол – вместе с ней будет капать и яд. Все равно не повернуть – концовка близиться. Либо таким способом, либо иным, который ему предлагал ветер.
Ведь он был в брюках. Змея скользила под его брюками, щекоча его колени и противоположную их сторону. Все брюки в крови. Багровая кровь. Любимый цвет. Как и черный.
Эми закрыла глаза, не смотрела на клавиши и играла. Ее тело словно волна, кожа, словно мрамор…Волосы сверкали в лучах лунного света. Дождь, словно занавес преломлял лучи, но это не мешало…Наоборот. Она достигла идеального состояния – души и тела, чтобы в полную силу войти в музыку и слиться с ней воедино. Рояль подчинялся одной только ее мысли. Мелодия воспаряла ввысь, преодолевая порывы ветра. Преодолевала все препятствия, встававшие у нее на пути. Всего лишь нужно семь минут, а Эми готова была играть для него вечно. Да, она готова была произнести это слово вслух, встретив на себе укоряющий взгляд его практически черных, как эта великолепная ночь, глаз. Увидев его слабую, кривую улыбку. Бледные губы.
Вечность.
Я буду вечной для тебя, даже если ты будешь пытаться остановить меня. Ты не сможешь, я буду бороться…с тобой. Да, буду. И не смотри на меня так. Я буду вечной, будучи живой. Буду вечной в твоей памяти, в твоем сердце, которое уже начинает стучать у тебя в висках. Первый признак. Ты осмелился, у тебя хватило духу. Я говорю это, не потому что считала тебя слабым. Ты сильный. Ты в который раз доказал это, но КАК ты это доказал…Зачем было лгать мне. Зачем вообще тебе потребовалось кому-то что-то доказывать. Ты говорил, что тебе достаточно моей веры. Веры в тебя и в твои намерения, поступки, выходки. Но почему именно так…Ты не мог ничего придумать? Зачем ты это сделал? Смысл твоего поступка? Ты должен объяснить мне! За что ты так поступаешь со мной? За что ты мучаешь себя? За что ты наказываешь нас обоих?
Все эти слова, витающие в ее сознании, она пыталась точно мозаику, собрать в одну целую картину, вписать ее очертания в музыку, чтобы стало понятен и очевиден смысл и без того не нуждающийся в этом, чувства.
Пит слабо улыбался своему видению. Его уже начинало лихорадить, трясти, морозить. Это состояние не подвластно описанию. Наслаждение от собственной боли. Но не переполнившее чашу до самых краев, как он хотел и желал. К чему тянуть?..
- Я знаю, что тебе…нужно…
Теперь глаза змеи были на уровне его глаз.
- Зачем ты…тянешь…время…
Да, у него еще оставались силы. Он берег их для разговора с Эми. Он хотел оправдаться, даже не задумываясь каким образом. Объяснить и признаться, насколько она была для него близка, как никто в его жизни до этого. Как никто, в его конце на этом пути. На финише, к которому она подводит его чуть ли не за руку. А сейчас…сейчас он попусту растрачивает драгоценные слова на разговор с собственным плодом воображения. Когда же еще представиться шанс поговорить с самой смертью?
- Тебе нужна не она… - Пит прикрыл глаза, судорожно вдыхая, частично давая себе шанс на продление этих дотошных секунд, отделяющих его от свободы. – Тебе нужен…я…
Змея оцепенела. Сверлила своими узкими, черными зрачками, прикрытые глаза Вэнца. Она словно размышляла.
- Так возьми меня…я согласен.
Эми сменила темп. Песня должна скоро закончиться. Дождь напоминал об этом все более отдаленными раскатами, все более стихающими звуками, стекающих вниз и ударяющихся об землю, капель. Она не могла допустить этого. Если она закончит играть, это будет означать, что она отпускает его. А она не могла его отпустить. Да, она знала, что он не сможет уйти вот так просто, зная, что она оставит его и все что было, в своей памяти. Она слышала, как он говорит сам собой. Слезы чуть ли не хлынули из глаз. Странно. Она редко когда позволяла себе расчувствоваться. Редко когда давала волю эмоциям. Нет, она давала волю эмоциям, передавая их людям через музыку, ноты, слова. Но никогда, эмоции не были на вкус солеными, скользя по бледно-розовым губам. Не были столь искренними, не были такими настоящими, реальными. Никогда, как сейчас. Он разговаривал сам с собой. Ужасное состояние – слышать, как он бредит, сходит с ума рядом с ней, а она не может ничего поделать. Не углядела… Это не оправдание. Она знала, что он собирается это сделать. Она пыталась уговаривать его, успокаивать. Бесполезно. Он мог поклясться, что больше никогда не станет ничего с собой делать, а уже через минуту, мог закрыться в ванной, взять бритву, или что еще хуже нож и…
Нож.
Он валялся у него между ног. Лезвие короткое…но в его понимании, для него – как клинок меча. Бесчувственно поблескивающий, холодный металл, и идеально-красная, точно вино, кровь на нем. Штрихи, идеальной картины, воссозданной гением. Им самим. Он был гением, который представлял себе этот закат именно таким. Лучами именно такого цвета, какого была его кровь. Она текла по его венам. Спокойно, точно по руслу реки. А затем река вышла из берегов. Всему организму словно была отдана команда. Он порезал вены. Сделал это намеренно. И одновременно не понимая, зачем…Одновременно осознавая, что это ему нужно, необходимо. Одновременно осознавая, что делает глупость.
Эми знала – ей не понять, каково это чувство, когда заносишь нож над собственной веной. Знала только, что Питу это отлично известно, чуть ли не с детства, когда он, мальчик лет десяти, с интересом разглядывал свои ладони и участок кожи чуть ниже их, выискивая чисто от нечего делать наиболее проступающие, «хорошие» вены. Это навык, приобретенный с детства. Страшно подумать, что Вэнц без труда мог найти вену даже сквозь кожу у кого угодно, в том числе и у себя. Ради забавы. А затем – ради необходимости и привилегии.
Эти семь минут. Вечность. Для него – да. А для тебя нет…Ты не хочешь отпускать его, даже если он просит, даже если он умоляет отпустить и простить.
Ты был мне дорог. Если бы ты знал, как ты был мне дорог. Тебе не понять. Ты живешь по своим законам, и они мне неведомы. Я знаю, ты хотел как лучше. Но для кого? Для тебя? Да, знаю, ты это делал исключительно ради себя, хотя все это время убеждал меня в обратном. Говорил, утверждал, что хочешь доказать всем, на что ты способен, что ты можешь, каковы твои возможности, твоя сила воли. Что ты не трус. Что тебе ничего не стоит это сделать. А на самом деле ты хотел и хочешь уйти от ответственности, от ответа. Ты сделал лучше для себя, но не подумал, каково будет мне. Ты не подумал обо мне. Не думал о нас. Только о себе. Ты эгоист, но я полюбила тебя именно таким. А тебе плевать…На мою любовь и на меня. Поэтому-то всех и тянет к тебе. Знаешь почему? Потому что ты не скрываешь, что любишь только себя. А остальных ты высмеиваешь и ни во что не ставишь. Ты любим всеми и ты играешь этой любовью толпы, но выдвигаешь на план свое самолюбие. Мне казалось, я понимала тебя. Я ошибалась…
- Не тяни…покончи с этим…я согласен.
Пит закрыл глаза. Видение исчезло. Грудь перестала вздыматься и опускаться. Только ресницы дрогнули. Он сдвинул брови – ему было больно? Нет, он что-то видел. Что-то, что мог видеть только он. И никто другой.
Женщина и мужчина, обнимающие друг друга. Женщина в белом халате и на кровати, держащая только что родившегося, ребенка на руках, мужчина, широко улыбаясь и прижимая к себе женщину, берет за руку младенца и улыбается еще шире. А в коридоре, мальчик лет восьми, с каменным, отнюдь не радостным лицом. Сдвинутые брови, пронзительный взгляд практически черных глаз, которые сверлили макушку младенца.
Мальчик лет десяти за обеденным столом, не притронувшийся к еде, с интересом изучающий свои руки и слегка дотрагиваясь пальцами до вен около кистей.
Мальчик лет двенадцати сидел на подоконнике, свесив ноги из окна на втором этаже. Безучастно дергал ими в воздухе, грустно уставившись на свои колени.
Подросток, юноша лет пятнадцати. Он на футбольном поле, лучезарно улыбается всей толпе, всем вставшим со своих мест зрителям. Рев и свист толпы. Вся школа, все ученики и учителя, вся команда – все выкрикивали его имя, которое сотрясало воздух. Он забил гол. Приятное воспоминание.
А теперь опять толпа. Группа старшеклассников, которые также выкрикивали его имя. Но он валялся у них в ногах, безуспешно сопротивляясь, пытаясь защититься. Застали его врасплох, когда он выходил из вестибюля. Если бы их было хотя бы трое, он бы справился.
Парень лет восемнадцати, стоящий в стороне, около фуршета, наблюдая за девушкой его же возраста, которая танцевала с одним из тех старшеклассников, который три года назад «дал понять, кто тут крутой». В груди все булькало и клокотало от гнева. Руки сжаты в кулаки.
Парень лет двадцати, играющий на гитаре…Ему предстоит долгая работа над собой. Придется определиться со стилем, осесть, наконец, в одной группе, а не скитаться как бедный родственник из одной группы в другую.
Мужчина лет двадцати пяти открывает бардачок машины, копается в нем какое-то время и выуживает пачку антидепрессантов. Вся пачка на его ладони. Белые, маленькие друзья, которые в состоянии освободить его от обязательств перед самим собой.
Мужчина двадцати восьми лет, распластавшийся на полу в луже крови.
Эми закончила играть. Горячие клавиши больше не ощущали на себе, подаривших им тепло, пальцев. Звуки музыки, мелодия оборвалась, как и было ей суждено. Этого нельзя было избежать. Рано или поздно все когда-то заканчивается. Никто не вечен. Ничто не вечно.
Вечность.
Пит сглотнул. Комок в горле. Черт…нет, не от боли, не от чувства вины перед ней. Время подходит.
- Как ты мог…
Пит медленно перевел взгляд на Эми Ли. Та, повернулась к нему лицом. Бледная кожа, но по сравнению с кожей на лице Вэнца – вполне здоровый оттенок. Она привстала со стула. Голые ступни резало, точно она шла по осколкам зеркал. Просто она подошла ближе к нему. Это боль и отчаяние во всем теле. Беспомощность. Бессилие. Ты будешь наблюдать за тем, как он умирает.
Вечность.
Он умирал ради нее. Он не говорил об этом. Не говорил, какую цель он преследует.
Вечность.
Она отняла его у тебя и тебе придется с этим смириться. Так хочется отстоять свое право быть с ним, отстоять его право жить. За него. Ради него. Смерть вечна – проклинай ее за это, потому что она навечно скует его тело и заберет его с собой. Он понимал это, и он хотел этого. Эми вздрогнула – клавиши сами собой начали играть, с той самой четвертой минуты, где она ощущала себя слабой. И идеальной для исполнения. Идеальной проводницей для него. Неужели сам ветер соизволил сыграть на прощание? Ветер был восхищен ее игрой. Он благодарит тебя за эти семь минут на небесах.
- Я благодарю тебя за эти семь минут на небесах, - Пит разжал губы и вымолвил это, будто выражая благодарность маэстро, восседавшего теперь за роялем.
- Зачем…ты это сделал? Чего ты этим добился? – Эми едва держала себя в руках. Глазам больно. Сердцу больно. И ему – ему тоже больно.
Она опустилась перед ним на колени, в своем белом платье, тут же ощутив, как ноги точно погружаются в воду. Холодную воду. Это была его кровь. Она просто остыла со временем. Остыла, как и его сердце. Как скоро остынет все его тело. И она не хочет этого. Она готова согреть его. Она готова умереть за него. Если не за него – то вместе с ним.
Его вид убивал ее. Бледная, точно прозрачная кожа, синие, до отказа плотно сжатые губы, совершенно контрастные лицу, черные волосы. Голый по пояс, изрядно исхудавший за все это время…Татуировки на бледной коже тела, точно картинки в книжке. В той самой книжке, где он описывал самые страшные кошмары своих снов, мучивших его в детстве. Почему люди достигают совершенства именно когда умирают? Почему их идеал становиться видимым именно в последние секунды их жизни? Для кого этот идеал? Для чего? Может, люди хотят запомниться такими, какими были в душе, считали себя таковыми, но никак не могли выставить на показ свое существо. Вывернуть наизнанку, чтобы окружающие увидели.
- Ты не представляешь, как много ты сделала для меня…
Он едва заметно улыбнулся. Но даже такое слабое, чахлое подобие улыбки не могло ускользнуть от ее внимания, которое целиком и полностью было приковано к его губам.
- Ты так и не ответишь мне? Ты, как всегда, будешь упрямиться?
Эми бережно, нежно взяла его руку в свою. Ее ужаснул холод, который источала его кожа, его тело. Она вздрогнула, но тут же глубоко вздохнула, наслаждаясь последними секундами близости с любимым человеком. Ты в последний раз видишь его, последний раз дотрагиваешься до него, чувствуя холод, но все же ощущая тепло. Для тебя это тепло. Потому что ты любишь. Последний раз смотришь в его помутневшие глаза, теряешь рассудок, понимая, что все. Это конец. Он не захочет свернуть с пути. И не сможет. Как ты могла согласиться повести его ввысь, увлекая его своей музыкой туда, откуда он уже не вернется. Но куда ты можешь наведаться по своему первому же желанию. Но и ты не вернешься оттуда, если осмелишься бросить вызов судьбе.
Вечность.
Отнимает его у тебя. Отнимает смерть. А ведь есть что-то еще, такое же, а может и еще более…вечное. Любовь. Она останется в тебе навечно. Как и в нем.
- Я люблю тебя.
Она наклонилась вперед, коснувшись своими теплыми, бледно-розовыми губами его, синих, холодных, как лед. Он не стал сопротивляться. Он не мог и не хотел. Ему нужно было. Ему было необходимо объясниться и этого прикосновения, первого шага в пропасть, хватило, для того чтобы сказать, чтобы ответить и чтобы оправдаться.
- Я тоже люблю тебя.
Он впервые ощутил горечь во рту – он не может ответить ей, не может воплотить в жизнь задуманное. Сотворить из прикосновения поцелуй. Этот цветок не распуститься в нечто прекрасное, в нечто удивительное и в нечто вечное. Это останется в памяти лишь вечным прикосновением, не поцелуем.
- Уходи. Нет смысла быть рядом. Пожалуйста, уходи.
Она отстранилась от него. Он сумел разглядеть в ее глазах непонимание. Отчаяние, боль, надежду на что-то…И любовь. Безграничная, необузданная, точно придаток страсти. Жаль, что эти чувства канули вниз в нем самом. Не вернуть. Цветок завял. Последний лепесток готов упасть, хотя еще продолжает бороться, не поддается дуновению маэстро, которого не удовлетворяла задержка во времени. Пора.
- Ты хочешь, чтобы я ушла?
- Да. Уходи.
Эти два слова он прохрипел едва слышно. Эми не могла. Это все равно, что оторвать кусок сердца. Но он просит. Он умоляет. Это видно в его остекленевших глазах. Мольба. Это выше ее сил. Она не может предать его. Она предаст его в любом случае – либо оставшись, либо уходя. Что же делать?.. За что он так с ней поступает? Почему он не хочет быть до конца рядом с ней?
- Хорошо, я уйду. Но ты должен мне ответить мне, кем ты был все это время для меня? Кем ты был для окружающих? Кем ты был для самого себя? Кто ты…
- Уходи, Эми.
Пит прервал ее на полу-слове. Он собрал воедино всю свою оставшуюся силу и волю, и сглотнул. Произнес это. Наверное, последние его слова. Они запомнятся ей. Они станут частью чего-то важного. Она запомнит эти слова, потому что они были последними. Сказать это, стоило немалых усилий.
Она поднялась с колен. Кровь капала с разорванного подола ее платья. Он закрыл глаза. Навострил только свой идеально натренированный на звуки, слух. Он не мог смотреть на нее, на ее лицо. Слишком тяжело было отпустить ее, сказать те слова, которые резанули по ее сердце точно нож по его венам. Она всегда понимала его, всегда поддерживала его, была рядом. Она поймет и на сей раз, поймет и простит. Вопреки своим желаниям. Она наступит на горло своим амбициям, поймет. И уйдет. Она не сможет изменить себе. Он запомнит ее – вновь вглядываться в ее глаза лишнее. Она запомнится ему. Она останется в его памяти навечно.
Вечность.
Послышались медленные, неторопливые шаги, по направлению к двери. Лунный свет заполнил собою все помещение. Маэстро продолжал играть, возвращаясь к тому или иному отрывку мелодии, проигрывая его вновь и вновь, вновь и вновь. До поры до времени.
Пит не шевелился. Уши заложило. Сердце стучало в висках. Все тело онемело, его части отнялись. Руки, ноги…Все это постепенно становилось безжизненным. Странно…почему он так медленно умирает? На губах застыла слабая, даже слегка болезненная улыбка. Он умирает. И это прекрасно. Какое наслаждение. Никогда не испытывал такое наслаждение в жизни – только перед закатом. Очень странно. И чертовски прекрасно.
Эми приоткрыла дверь, и, не выдержав, обернулась, чтобы в последний раз увидеть его. Она хотела запомнить его. Но не таким. Она не хотела запомнить его, распластавшимся в луже собственной крови, с изрезанными запястьями, с порванной кожей на них. Она просто хотела запомнить его. Просто помнить его, чтобы этих воспоминаний хватило до того самого момента, когда и она познает вечность. Когда вечность сама придет к ней, также разобьет окно, предстанет видением, закрадется внутрь…
Она колебалась еще секунд десять. А затем ветер донес до слуха Пита звук закрываемой двери. Одному Богу известно, что тогда чувствовала Эми Ли.
Она закрыла дверь – и музыка тут же замолкла. Стихли последние звуки. Маэстро утомился. Его утомила игра на рояле и ожидание. Закат как никогда близко. Совсем рядом. Он уже настает. Пит не открывал глаз. Агония. Эйфория. Наконец-то он ощущает чье-то дыхание на левом плече. Кто-то шептал ему на ухо, ядовито шипел, желчно насмехаясь над ним:
«Глупец…ты так и не ответил ей. Ты хотел ответить, но ты не смог. Ты ошибаешься, ты заблуждаешься. В тебе нет воли, в тебе нет силы. Ты занес нож над запястьем – но это не сила…»
- Это сила…
«Ты глупец! Всю жизнь ты обманывал себя и всех окружающих…Вы все, люди, слабые существа…»
- Я сильный…
«Неужели? Тогда в чем она проявляется? Ты не ответил ей! Это слабость! Ты никогда не ответишь ей! Ты слабый!»
- Я могу ответить тебе…я сильный…
«В который раз я убеждаюсь в том, что ты – такой же, как все. Ты умираешь, Вэнц. Я заберу тебя с собой, и ты никогда больше не возвратишься к ней. Слышишь? Никогда!»
Пит не ответил.
«Ты сказал, что можешь ответить мне…Но ты слабак. Ты не сможешь держать ответ перед ней, тем более не сможешь держать его передо мной! Если это не так, скажи мне, Питер Вэнц, кто ты?..»
- Я? – Пит слабо усмехнулся. – Я – вечность.